НЕЖНО СВОРОВАЛ ПЕРЕВОД

Но на самом деле интересное чтиво. Кто угадает(кроме Фелиции), что ето - тому пряник)))))

Боязнь сцены
Почему я здесь?
Я стою в проходе напротив закрытой двери, на которой нанесено через трафарет грубыми буквами "Гримерная", и снова задаю себе этот вопрос. Я здесь, я, Мэльбогахра, вновь вернулся в мир, мечтая уничтожить Творение, но первое чувство, которое я ощутил здесь, было любовью... безответной, чтоб ее, любовью.
Бекки.
Я не могу освободиться от него, хоть и пытался много раз. Я пытаюсь раскрыть крылья, как прежде, когда горы казались мне карликами, но крылья врезаются мне в ребра. Я застрял здесь, и от этого у меня болит голова. Я поворачиваю ручку двери и вхожу в гримерную, все еще удивляясь. Она заканчивает наносить грим кому-то из актеров, прежде чем взмахом указать мне на стул, и я снова вглядываюсь в ее легкие изъяны. Я сижу, дивясь, что же Макс увидел в ней, одновременно очарованный всем, что в ней есть.  Эта смертная. Я люблю локоны ее белокурых волос, выбившиеся из-под красной косынки. Я люблю усталые морщинки в уголках ее глаз. Я люблю ее бледные, нежного цвета земляники, губы. Я знаю ее, потому что Макс знал ее. Я люблю ее, потому что Макс любил ее. Макс и я неразрывно связаны.
Действительно, Макс любил ее до такой степени, что привязал веревку к крюку в потолке, чтобы повеситься, когда он не смог завоевать ее. Макс любил Бекки, и теперь я испытываю его чувства. То же самое биение сердца.
Она замечает мой пристальный взгляд, и начинает втирать грим сильнее, чтобы я моргнул или отвел взгляд. Благодаря высокому воротнику моего костюма, она не может видеть грубых следов от веревки, которая задушила Макса, но ей все равно со мной неуютно. Небольшая морщинка пролегает бороздой меж ее бровями.
"Мне не нравится, когда Вы так делаете", - говорит она. Я слышу досаду в ее голосе, но я пленен бисеринками пота, что стекают по ее белой, словно лилия, шее, вниз, до края ее безрукавки. Я очарован ее прикосновением к моим щекам. Я изумляюсь тому, что ко мне прикасаются.
Никто прежде не прикасался ко мне физически. Даже Бог.
Она хмурится и отстраняется.
"Боже, Макс", - говорит она. - "У меня нет времени на это". Она бросает на меня виноватый взгляд, прежде чем берет кисточку и переходит к следующему актеру. Она никогда не приближалась ко мне. Часть меня хочет, чтобы она увидела страсть, горящую в моих глазах.
Но нет, я отпугну ее таким образом. Я знаю это. Мои глаза еще чересчур страстные. У меня нет смертного умения скрывать свои чувства за двуличием. У меня прежде никогда не было тела.
Я слежу глазами за Бекки, пока не выходят все актеры. В гримерной тишина. В театре это называется предварительная пауза.
Я ловлю себя на мысли, что хочу, чтобы Бекки взглянула на меня. Всего один взгляд. Поверь в меня.
Чарльз, режиссер, заглядывает в дверь и говорит:
"Занавес через пятнадцать минут".
Начинается небольшая суета, актеры проверяют грим и костюмы, Бекки подправляет последний мазок и исчезает вслед за двумя актерами.
"Эй, Макс", - произносит Чарльз. - "Ты себя уже лучше чувствуешь?"
Я говорю, что да. Я пропускаю мгновение, где я сменил Макса... который, потеряв надежду, затянул петлю на своей шее и отдал свое тело во власть демону.
Да, об этом лучше промолчать.
"Тодд проделал большую работу, заменяя Вас", - сообщает Чарльз.
Я улыбаюсь Тодду, который уже готов к выходу и читает книгу, положив ее на колено. Он дарит мне улыбку аллигатора. Он хотел мою роль - посредственная мечта посредственного человека. Я считаю, что он, скорее всего, получил что хотел.

************
Среди актеров и зрителей царит тишина. Все актеры смотрят на меня, широко раскрыв глаза. Зрители, кажется, затаили дыхание. Никто не двигается.
Я импровизирую, нарушая безжизненно заученный поток диалогов. Даже зрители видят, что этого прежде не было в пьесе, и это вызывает их любопытство. Им более интересно то, что я говорю сейчас, чем-то, что я мог бы сказать.
Конечно же, Карил Черчилл - неплохой драматург. Она - любимый драматург Макса, что привлекает и меня. «Свет, сияющий в Бакингемшире» – столь же прекрасная пьеса, которую она сочинила, но это никак не связано со мной.
Дело происходит в свете надвигающегося  возвращения Христа. Я играю богатого торговца, Стара, набирающего юношей в армию Христа, и я должен сказать:"Если вы присоединитесь к армии сейчас, вы приблизитесь к лику святых. Вы будете править вместе с Иисусом тысячи лет." Только я не произношу эту фразу, поскольку это все - гнусная ложь. Я знаю это точно. И взамен все этой лжи я спрашиваю: "Но что если мы все - Христос?"
Это вранье для людей. Если бы Бог действительно услышал просьбы Христа, Вы знаете, что это сделало бы со смертными? Они бы стали его домашними животными. Я не покупаюсь на это. Так что я спрашиваю то, что если Христос был похож на любого смертного, плачущего на своей личной Горе Олив, отчаянно рыдающего, чтобы привлечь Бога к их отчаянному положению... и что, если смерть Христа на кресте были всего лишь обманом, чтобы не дать людям понять, что Бог не заботился о них?
Все, кто смотрит на меня, и актеры, и зрители, потрясены. Половина актеров игнорирует мои слова, тогда как прочие начинают спорить со мной прямо на сцене. Всего лишь момент они все спорят, словно реальные люди, а не как вымышленные персонажи пьесы, и это сделал я.
Я чувствую это. Во многих мое утверждение зажгло огонек веры. Им хочется пересечь этот барьер между участником и пассивным зрителем. Они хотят включиться в спор и поверить снова.
************
Они выгнали меня - большой сюрприз.
Я неистовствовал на сцене целый час, подобно Де Ниро, подобно проповеднику, читающему о спасении, и ни один из зрителей даже не мигнул. В этот час я был Богом сцены. Никто не остался равнодушен.
Именно это и оказалось проблемой. Наш директор была более примадонной, чем актеры, и она не хотела терпеть другого Бога в труппе. Синдром Пчелиной Матки. Я должен был понять это.
Но мое изгнание продолжалось лишь неделю. Многие люди слышали о моем выступлении и хотели снова увидеть его. Она хотела вернуть меня, но предложение других устроило меня больше.
"Мы будем делать импровизированные спектакли", - сказал мне Джесси. - "Подобные театральным постановкам в Средние Века, когда бродячая труппа безо всякой подготовки, сценария и реквизита выходила на сцену и исполняла нравоучительные истории. В этом случае вы сможете выплеснуть всю страсть своего сердца"
Он знал, чего я хотел.
Бекки проводила меня до дома после этого выступления. Я почувствовал в ней слабо теплящуюся искру веры. Трудно поверить, что за этим непробиваемым видом скрывалась столь отчаянно нуждающаяся в вере душа. Она и я оказались не такими уж и разными.
Я согласился участвовать в "Святых спектаклях". Если бы Бекки могла видеть, как ее вера помогает мне достичь новых высот.
Тот парень в третьем ряду, носящий потертое коричневое пальто, и, кажется, голодный и невыспавшийся. Он преследует меня.
Он показывается на всех моих спектаклях, и я даже видел его пару раз у моей гримерной. Какой-то злой воздух витает вокруг этого парня, похожий на безграничный гнев. Есть и вера, но он прячет ее глубоко внутри. Это его грязная тайна. Его одного, как он думает.
Я вижу его перед каждым выступлением, независимо от того, где мы играли за эти месяцы. Он такой же преданный, как Бекки и те пять душ, что нашли меня с тех пор. Они снабжают меня верой, а я взамен предлагаю им надежду. Это просто. О, я мог заключить сделку с ними и вынудить их связать нас договором ради богатства или силы, но я - не такой вид демона. По крайней мере, я не часто делаю так. Я даю им то, что в самом деле нужно, а не то, что они хотят. Это не мой стиль, благодаря Максу. Его мысли и воспоминания изменили все.
Этот парень до сих пор идет за мной. Что действительно мне не нравится - он следит за некоторыми из моих друзей. Он наблюдает за ними так же пристально, как и за мной. Он, быть может, видел пару раз, как они выходят из моей квартиры. Я не боюсь за себя, но я беспокоюсь о Бекки, и думаю, что стоит поговорить с этим парнем. В конце концов, он ведь следит за мной.
Мы собираемся в общественном центре этим вечером. Людям хочется увидеть талантливого актера, играющего великолепных святых. Я играл всех: Христос, Моисей, Архангел Михаил, Святой Петр, Лазарь...
В действительности, это все выдумки, но они не знают этого. Они хотят поверить, что эти святые и пророки существовали на самом деле. В эти мгновения я возрождаю их веру. Они верят в то, что я играю. Они снова верят, что Иисус потел кровью на Горе Олив, потому что он знал правду, и что Михаил предавал Люцифера.
Когда мы заканчиваем выступление, меня окружает толпа поклонников и поклонниц. Я не могу сказать, что я возражаю, в это время охотник проталкивается через толпу и останавливается прямо передо мной.
На его лице недельная щетина, но он переоделся. Его плащ пахнет старыми сигарами. Солнечные очки прикрывают его налитые кровью глаза. Я готов ко всему, что бы он не сделал.
Он склоняется к моему уху и тихо шепчет:
"Я знаю, кто Вы. Я собираюсь убить вас"
После чего исчезает в толпе.
************
Теперь не поймите меня неправильно. Я ценю предупреждения, но разве убийцы не выполняют свою задачу без подобных знаков внимания? Мне просто любопытно. Я, возможно, убил бы его прямо там - сразив его в стиле Ветхого Завета - но Макс удержал мою мстительную руку. Иначе демон во мне разорвал бы охотника голыми руками и пронзил его сердце своим языком.
Но с Максом я нахожу свои прежние склонности ужасающими... главным образом потому, что они не слишком удобны. Это происходит в те человеческие моменты, когда различия между мной и Максом крайне очевидны. В эти секунды я вспоминаю, что существую в самом скромном обличье.
Я все еще помню себя, любующегося звездной ночью, и, в течение краткого мгновения задерживаю в страхе дыхание. Я забываю, что когда-то был там. То, что когда-то я был одной из этих звезд.
************
Я стою у входа в мою квартиру. Дверь приоткрыта, но там не темно. В прихожей включен свет, и я вижу руку на полу, выглядывающую из-под опрокинутого дивана. Это Бекки.
Я бегу через свою разрушенную гостиную, ошеломленный лавиной чувств, разрывающих меня. Я бы почувствовал, если бы кто-то еще скрывался в тенях комнаты, я бы разорвал его на части, но тело Бекки - единственное, что я могу видеть. Я прижимаю руку Бекки к губам. Я прикасаюсь к ее ледяной коже. Я люблю ее сильнее, чем когда-либо любил Макс, и вся боль, что я прочувствовал за всю вечность, вырывается наружу. Вера Бекки во мне, благодаря которой я смог когда-то очистить ее кровь от лекарств, которыми она отравилась. Любовь Макса, вызвавшая меня, извлекшая меня из места вечных страданий. И все это было зря. Бог хотел, чтобы  она умерла, и она умирает.
Максу хочется заплакать и лечь рядом с ее телом, но Мэльбогахра во мне обиженно ревет. Мое сердце мечется меж ребер, словно колибри в тесной клетке, и мне хочется кричать так громко, чтобы заглушить даже огромный смерч. К сожалению, теперь я не могу этого, Так что я собираю гнев и ненависть и окунаю их в тот шторм несчастий, который порождается во мне мучениями демона - и Макс тонет в нем.
Кто-то движется в темноте. Я поворачиваюсь по направлению шума.
Это тот охотник, в руках его - обрезок трубы. Я едва успеваю уклониться - и труба свистит над моим ухом. Я собираю всю силу, что Бекки и другие дали мне. Я чувствую, как мои мускулы наливаются силой. Я хватаю охотника за плечо, и чувствую, как оно трещит. Он дико кричит от боли и замахивается другой рукой, задевая мою челюсть железной трубой. Я едва чувствую боль.
Я распространяю эту силу на поверхность моей кожи. Я чувствую, как сияние разрывает меня. С Бекки я никогда так не страдал, но теперь я нахожусь меж двух состояний. Я пылаю адским пламенем и регалиями, но я остаюсь бледной тенью ангела. Мои изогнутые крылья поднимают пыль, спирали рогов завиваются на висках, нимб мой пылает алым.
Я могу быть слабым освещением по сравнению горящим терновником, но я - все еще чертов ангел.
Мое превращение отталкивает охотника назад, я не выпускаю его руки и следую за ним. Его глаза широко раскрыты, словно он хочет закричать, но не помнит - как. Я дохожу до стены и кладу свои руки на его тонкую птичью шею. Я вдыхаю его страх подобно урагану, выпивающему воздух из его легких. Он всхлипывает, его воля рассыпается пеплом, и я прекращаю сжимать его шею.
"Я сожалею..." - стонет он. - "Я не хочу..."
Я сверкаю глазами, вновь исполняясь ярости. Могущество кипит во мне, я хочу разорвать его на части, я хочу обернуть его внутренности вокруг шеи. Я хочу выдавить ему глаза. Я хочу вырвать его язык собственными зубами, но...
Я не могу. Он не стоит этого.
Я все еще люблю Бекки, и я не хочу превращать эту любовь в ненависть. Я сделал это прежде, и тысячи лет были мне расплатой.
Я отпускаю его, и вновь скрываю свою суть. Крылья исчезают, рога втягиваются в череп и моя ярость постепенно утихает. Я снова похож на Макса, но охотник знает, кто я. Он лежит неподалеку, всхлипывая и страдая.
Как я чувствую веру людей, точно так же я чувствую его несчастье. Это уже на страх, а духовное опустошение, которое так хорошо известно мне и Максу.
"Почему?"- он плачет. - "Почему я не могу убить Вас? Я знаю, кто Вы. Я видел это."
Я пристально смотрю на него, сердито думая, оставить ли ему жизнь или нет. Я вел себя как идиот, никто не должен был обращать внимания на меня. Я был небрежен, уверенный в своей божественности. Кто-то, в конце концов, понял, кем я являюсь, и за это расплатилась Бекки.
"Каждый раз я приходил на Ваши спектакли", - говорит он, всхлипывая, - "Я решил, что сегодня убью Вас. Сегодня, несомненно."
"Почему Вы не сделали это?" - спрашиваю сквозь зубы.
"Я не мог... Я видел Вашу игру. Всякий раз Вы дарили мне... веру, и я не мог. Каждый... всякий раз, когда я уходил, я думал: "Завтра. Вы умрете завтра"."
Я слышу гнев в его голосе и отголосок его ядовитой веры.
"Почему?"
"Потому что я не хотел верить в Бога!" - громко говорит он. - "Но Вы меня заставили!"
"Что?"
Мой охотник шмыгает носом, восстанавливая самообладание. Я вызвал что-то в нем, веру, которая ему не нужна, но это не могло стать для него сюрпризом.
"Я всегда думал, если Бог существует, тогда Он ублюдок, потому что допустил все это. Моих родителей убили. Моя жена умерла от рака. Вся моя жизнь разрушена. Но такое дерьмо случается, ведь правда?"-произносит он. - "Нет Бога, поэтому это не может быть его ошибкой. Это ведь верно?" Мой охотник перебирается за кафедру. Он внимательно разглядывает покалеченную руку.
"Затем приходите Вы, и Вы приносите мне веру", - продолжает он. - "Вдруг я верю в Бога, только теперь я вижу, что Ему все равно. Он не станет заботиться ни о ком."
Мгновение тишины. Я опускаюсь на колени перед Бекки.
"Я не хотел травмировать ее", - говорит охотник. - "Я ждал Вас, и она помешала мне - она..."
"Она будет расплатой", - произношу я, и ложь пылает, словно огонь. - "Но пока что Вам лучше остаться"
"Зачем?"
"Чтобы я помог Вам".
"Но я пытался убить Вас", - медленно произносит он. - "Почему Вы..."
"Потому что Вы правы", - говорю я. - "Богу все равно, что случается с Вами, и Он никогда ничего для Вас не сделает. Я знаю, вы достаточно наказаны".
Мой охотник оглушен. Он пробирается к двери, оглядываясь на меня, но он не сбежит так легко. Я все еще жажду мести.
"Есть одно условие", - говорю я.
Мой охотник испуганно смотрит на меня. Я уже достаточно жестоко поразил его, чтобы его разу стал слабым и податливым.
"Условие", - шепчет он.
"Да. Вы видите, что Бог не интересуется Вами, но я могу Вам помочь. Я забочусь о моих друзьях, и я хочу быть уверен, что Вы никогда не придете к ним или ко мне снова".
"Я никогда..." - охотно произносит он.
"Этого недостаточно", - я встаю и подхожу так, что вплотную вижу его заплаканное лицо. Он пытается отойти, но я хватаю его за воротник и удерживаю на месте. - "Вы должны поклясться своей душой, что Вы никогда не придете ко мне."
"Клянусь своей душой..." - шепчет он. Он нервничает, и он готов убежать прямо сейчас.
"И, в заключение, я сделаю так, что Вы забудете все - что вы встретились со мной и что здесь произошло".
"Вы можете сделать это?"
Он отчаялся достаточно, чтобы поверить мне. Отчаяние и его слабая воля сейчас мои союзники. В противном случае он бы подумал, что если я легко могу подарить ему забвение, то как он сможет придти ко мне или к моим друзьям?
Но он никогда не сможет понять, что даже после того, как он забудет, что я существую,  он всегда будет связан со мной, поскольку он поклялся своей душой. И благодаря этой связи я смогу выпить его жизнь медленно и с любого расстояния, когда захочу. Он останется слабым и разочарованным в смысле своей жизни, не зная, почему это с ним происходит. Это просто будет другим флагом в параде его несчастий. Он будет во всем винить Бога, поскольку меня он забудет, и всегда будет думать о жестоком и бессердечном создателе, превратившем его жизнь в дерьмо.
Нет, я не собираюсь прощать его, поскольку пока что слишком многое от Макса есть в Мэльбогахре, и многое от Мэльбогахры есть в Максе. Может, мы и объединились теперь, и оба хотим, чтобы этот парень страдал за то, что он натворил.
Действительно, даже моя любовь к Бекки не может сжечь вековую ярость за сутки. Я все еще демон, и у меня впереди длинная дорога.
Я киваю. Да, я могу это сделать. Я могу забрать ту боль, которую я причинил.
Именно поэтому я здесь.

____________________________________________________________________

Преподобный Мэттью Уилсон сидел за столом, хмурясь, беспрерывно протирая глаза, пытаясь сконцентрироваться. Было поздно - почти середина ночи, и он все еще был в студии, разбирая бумаги. Документ, лежавший перед ним, был написан сухим языком и освещал не особо хорошие новости. Это был график оценочных исследований его телевизионных выступлений "Час силы Иисуса". Выступления устойчиво держались в третьей колонке, но имелось несколько предложений. Они хотели, чтобы он выступал перед более широкой аудиторией. Они хотели, чтобы он расширил деятельность. Были предложения, чтобы он выступил перед более обширной, более городской, более высокообразованной  аудиторией.
"Почему они просто не скажут мне, что это занятие более подходит белым, и не закончат на этом?" - прорычал он. Он и в самом деле не думал о документе. Он смотрел на документ, но не мог сосредоточиться. Он продолжал думать о Гине.
"Я бы не стал", - пробормотал про себя Уилсон. Он перевернул страницу и начал читать про уменьшение популярности черных проповедников. Он прочел полстраницы, прежде чем он снова задумался о Гине.
"Я мог бы позвонить Золе сейчас", - произнес он. - "Она увидит, что я звоню из офиса. Сообщить ей, что я приду поздно - это правда. Это будет правдой, пока я это говорю. Затем тихо вернуться... Быть может, удивлю Гину с..." - он потряс головой. Он не назвал имени своей жены.
Следующие два параграфа содержали идею о подъеме фондов, что, как он подумал, могло быть полезным. Он спокойно просмотрел еще две страницы, затем он снова подумал, что стоит позвонить жене.
"Я мог бы позвать ее, потом позвать Гину. Или позвонить сначала Гине и убедиться, что она там. Дать ей шанс подготовиться к моему приходу". Он устал, и чувствовал, что мысли идут совершенно не в том направлении. Но нет. Он бы не стал. Это неправильно. Он посмотрел на фотографию Золы на своем столе и ощутил чувство вины.
"Черт с ним"
Он убрал документ, встал и вышел прочь из офиса. Он решил пойти домой, к своим жене и детям. Он собрался идти туда, куда ему было нужно.
Он подумал, что слишком стар, чтобы заниматься такими вещами. Слишком стар и слишком устал.. Он должен порвать с Гиной. Быть может, в эту субботу, когда Зола уедет с детьми навестить бабушку. Он решил, что в эту субботу обязательно встретится с Гиной, может быть, это будет неплохое время, чтобы разорвать отношения. Может быть.
Чувствуя себя порочным, он запер дверь за собой и направился к стоянке, поднял воротник, потому что на улице шел дождь. Он бросил мимолетный взгляд на машину, припаркованную рядом с его BMW... И узнал его. Это был Ноев автомобиль.
В последний раз, когда Мэттью видел своего старшего сына Ноя, они не говорили. Они кричали друг на друга. Он осудил атеизм, вдруг проснувшийся в его сыне. Ной назвал своего отца жуликом, который торгует верой, как нефтью. Мэттью кричал, что Ной никогда не отвергал крыши над своей головой, пищу, которую он ел или деньги в банке, на которые он получил образование, которого не имел Мэттью. Это - когда Ной сказал о том, что он получает достаточную стипендию, чтобы оплатить программу. Он сказал, что ему больше не нужен Мэттью, и что он наконец-то сломал запертые отцом золотые наручники.
Мэттью назвал его маленьким испорченным крысенышем и пригрозил, что отречется от него.
Ной тоже обозвал его.
С тех пор прошло два года, и они ни разу не разговаривали с тех пор.

Раскрытие
Из темноты выступила фигура. Высокий, красивый, в верблюжьем пальто и тонких кожаных ботинках. Шляпа не прикрывала его стриженых волос, а белый кашемировый шарф контрастировал с шоколадной кожей. Она была более светлого оттенка, чем кожа Мэттью, и, возможно, темнее, чем у Золы.
Мэттью облизал в мгновение пересохшие губы.
"Сын?" - прохрипел он. Он сглотнул, и произнес снова, громче, более уверенно. - "Сын!"
Ной ничего не сказал.
"Ох, Ной... Ной, я..." - обезоруженно произнес он. - "Я искал тебя, сын. Ты не знаешь, сколько я молил об этой встрече."
Фигура стояла тихо и неподвижно. От этого у Мэттью волосы вставали дыбом.
"Сын... Ной..." - его голос дрогнул. - "Я знаю, я сказал много страшных вещей. Я сожалею. Я не настолько горд, чтобы не сказать, что я был не прав. Я каждый день думал о том, что случилось между нами. Каждый день. Пожалуйста... Пожалуйста, скажи мне, что ты вернешься."
"Правда ли ты молился о возвращении сына?" - это был голос Ноя, но оттенок был холодным и нейтральным, так судья задает вопросы.
Преподобный нахмурился.
"Ты знаешь, что я имел в виду."
"Даже если ты всегда говорил "никогда больше""?
"Это в прошлом. Ты здесь, не правда ли?"
Фигура, стоявшая перед ним, рассмеялась... и изменилась.
Там, где только что стоял красивый чернокожий человек, сиял огонь. Вода с шипением превращалась в пар. Пустая стоянка была залита небесным светом, и Мэттью пал перед ним на колени, закрывая глаза.
"Господи, мой Бог!"  - он заплакал. - "Господи, мой Бог!"
"МЭТТЬЮ," - произнесло видение, только что бывшее его сыном. - "НЕ ПУГАЙСЯ."
"Что Вам нужно от меня?"
"А ЧТО ТЫ ДАШЬ?"
"Все! Все, Господи! Я твой слуга. Приказывай мне"
"ВСЕ, ЧТО МНЕ НУЖНО - ТВОЯ ВЕРНОСТЬ, МЭТТЬЮ, ВСЕ, ЧЕГО Я ПРОШУ - ТВОЕЙ ВЕРЫ И ДОГОВОРА"
"Я твой! Ты же знаешь, я всегда был твоим! Твоя воля священна, Господи! Твоя воля священна!"
"Я ПОСТАВЛЮ ПЕЧАТЬ НАД ТВОЕЙ БРОВЬЮ, ЧТОБЫ ОТМЕТИТЬ ТЕБЯ КАК СВОЕГО СЛУГУ?"
Глаза закрылись в блаженстве, Мэттью ждал, подставив свой лоб.
Сквозь веки он заметил, что чудесный свет постепенно сменяется чернотой, и когда он открыл глаза вновь, все вокруг вновь сияло апельсиновым цветом галогеновых уличных фонарей и синевой лунного света, пробивающегося сквозь туман.
Перед ним снова стоял его сын, поддерживающий его голову. Ной произнес лишь одно слово: "Дурак".
Мэттью вдруг ощутил, что его штаны на коленях пропитались холодной водой, и страх уступил место гневу.
"Что это означает?" - произнес он, поднимаясь на ноги.
"Ох, Мэттью... Ты один из миллиона. Не так уж много людей захотят просто взять и отдать все Богу - и не так много хотят увидеть Его" - в голосе Ноя прозвучала издевательская нотка, но его лицо не выдавало чувств.
"Что я видел?" - нахмурился Мэттью.
"А как ты думаешь, что ты видел?" - темные глаза Ноя сузились.
"Я видел величие Бога Всемогущего."
Ной опустил глаза, но через мгновение он покачал головой и уныло усмехнулся.
"Нет, Мэттью, ты не видел величия Бога Всемогущего. То, что ты видел, было величием Бога из задницы, то, что следует смыть. Это была... тень великолепия Создателя. Это было прахом."
"Ной..." - начал Мэттью, но его разум все еще был не в состоянии поверить в увиденное. Фигура перед ним нагнулась и спросила:
"Как ты думаешь, кем я был?"
"Я подумал, что видел ангела Господа"
Ной подарил отцу жестокую усмешку
"Догадайся снова", - он повернул к строению и прочитал надпись на табличке над дверью церкви: "Производство Целестина Инкорпорейтед, дом преподобного Мэттью Уиллиса  и "Часа силы Иисуса"" Он покачал головой. - "Я вижу, вы продали Христа после второго выписанного счета."
"Что вы собираетесь делать?" - спросил Мэттью.
"Позвольте мне подойти, и мне не придется говорить". - Ной подошел к тяжелой двери и прикоснулся к ней обоими руками - и тихо зашипел. Глаза Мэттью расширились, когда он увидел, что белый дым льется между пальцев Ноя. Ной отнял руки, и, сжав зубы, показал их.
Преподобный ощутил слабость, увидев возникшие от ожога пузыри, почерневшую плоть, кровь... Ной выдохнул и опустил обе руки в лужу масла. Когда он вытащил их, на ладонях остались пятна там, где была окровавленная и обгоревшая кожа.
"Очень интересно", - произнес он, оглянувшись на дверь студии. - "Я полагаю, нам следует обсудить это."
"Кто ты?"
"Да, ты не слишком быстро думаешь".
Мэттью знал, что Ной никогда не имел привычки прицокивать языком и прищуривать глаза от досады. Этот новый Ной, очевидно, эту привычку имел, и Мэттью это не нравилось.
"Изволь видеть..." - Ной указал на окровавленные пальцы. - "Прекрасное видение с огненными крыльями. Не ангел Господа. Пытается соблазнить смертных договором... И повержен святой землей. И что же тебе остается предположить?"
Менее верующий человек отнесся бы к этому скептически, но Мэттью, при всех его недостатках, был искренне верующим.
"Изыди, Сатана", - прошептал он.
Ной фыркнул.
"Не кажется ли тебе, что это было бы слишком просто?"
Мэттью рванулся вперед и схватил Ноя за пальто.
"Что ты сделал с моим сыном?" - проревел он.
Фигура - демон? - не сказал ничего, просто скептически улыбнулся.
Будь Мэттью достаточно сильным человеком, он бы разбил эти усмехающиеся губы, вырвал бы эти сузившиеся глаза и бросил бы его на тротуар.
Будь это существо кем-то другим, не его собственным ребенком, он бы прижал его к двери, надеясь, что святая земля сожжет его. Но Мэттью оставались только слова и жесты, так что он просто стоял там, хватая Ноя за пальто и чувствуя себя все более и более глупо.
"Вероятно, существует некоторое недопонимание", - его лицо смягчилось. - "Это пальто нужно мне, так что был бы благодарен, если бы ты его отпустил".
Мэттью сузил глаза и оттолкнул фигуру прочь.
"Теперь, если я смогу..." - вдруг преподобный воздел руки к свинцовому небу. - "Иисус, Господь мой, услышь мою молитву! Спаси меня от этого демона! Спаси слугу своего от этого исчадия Ада!" - его голос отражался от стен окружающих домов.
"Остановись!" - сказал Ной.
"Пожалуйста, милый Господь, спаси слугу своего от этого ужаса! Ты - мой пастырь, и я не желаю другого!"
"Я предупреждаю тебя!" - лицо Ноя искривилось от ненависти... В нем виднелись и отблески страха.
"Пожалуйста, милый Иисус, именем твоим я молю..." - прежде, чем Мэттью успел договорить, Ной щелкнул зубами прямо у его носа.
"Ты молишься Иисусу, когда ходишь трахать лидера хора? Ты молишь Его, чтобы получить ее? Ты опускаешься на колени и молишься: "О Господи, сделай так, чтобы моя жена не узнала"?"
Мэттью дрогнул. Он попытался начать снова "Ты защита моя и часть..."
"Что она получает в этом случае, преподобный? Она развлекается с тобой, когда твоя жена не знает? Ты молишь о прощении всякий раз, когда ты пробираешься, чтобы отыметь ее, или ты сохраняешь все это для одной большой молитвы раз в месяц?"
"Закрой свой вонючий рот!"
Фигура, стоявшая перед ним, расслабилась, поправила пальто и убрала руки в карманы.
"Это все, что касается изгнания духов" - сказал Ной.
Мэттью упал на тротуар.
"Уйди прочь от меня", - сказал он. - "Оставь меня одного". Он уже не требовал, он просил.
"Ты действительно этого хочешь?" - голос Ноя неожиданно смягчился. - Если ты хочешь, чтобы я ушел, я уйду. Ты никогда больше не увидишь меня снова".
Мэттью ничего не ответил. Ной достал что-то из кармана и протянул ему. - "Я думаю, я должен вернуть это тебе".
Мэттью сперва колебался, но когда он понял, что это такое, он уже держал это в руках. Это была "Библия", переплетенная в коричневую кожу, "Библия" с золочеными краями. Он узнал ее. Он подарил ее Ною после первого причастия. Открыв ее, он прочел "Пусть Бог будет с тобой всегда. Я люблю тебя, сын"
"Почему ты сделал это?" - прошептал Мэттью.
"Потому что я думал, что ты можешь помочь мне", - ответил он, потом встал и пошел прочь.
"Подожди!" - крикнул Мэттью.
Ной обернулся.
"Ты пойдешь со мной?" - спросил Мэттью.

Сделка с дьяволом
Через две двери от церкви находился офис Rollins Productions. Сони Роллинс была прихожанкой в церкви Мэттью, и первая стала помогать ему в постановках. Она дала Мэттью ключи несколько лет тому назад.
"Замечательно", - произнес гость священника.
"Что замечательно?" - спросил Мэттью.
"Ваша ТВ-станция - святая земля"
"Это прежде всего церковь"
Тот фыркнул.
"Ах да. Вот почему она находится в центре коммерческой и промышленной зоны, за несколько миль от скопления жилья"
Мэттью потряс головой.
"Церковь не является обычным зданием, это главное условие. "Где двое или трое собраны именем Моим"".
"- или же, к примеру, смотреть это по телевизору дома. Странно, как слово "конгрегация" собрало людей, которые одиноки и просто молятся в одно и то же время".
"Почему ты пришел сюда?" - спросил Мэттью. - "Подожди, я начну с более простого вопроса: если ты не мой сын, то кто ты?"
Гость задумчиво посмотрел на него - с каменным лицом, как игрок в покер, изучающий карты. Мэттью вернул ему пристальный взгляд, ему показалось, что гость пришел к какому-то заключению.
"Ты можешь называть меня Гавиэль, когда мы одни. Ной - когда мы среди других. Не стоит вносить путаницу".
"Гавиэль"
"Не называй это имя просто так", - что-то во взгляде Гавиэля говорило, что это не шутка.
Мэттью сжал кулаки и стиснул зубы, но его голос оставался спокоен, он управлял им. "И ты - демон".
"Я сказал правду".
"Ты владеешь телом моего сына".
Гавиэль кивнул.
"Боюсь, что это так".
"Ты должен покинуть его. Я не успокоюсь, пока ты не освободишь его".
Гавиэль опустил глаза, мгновение он выглядел опечаленным.
"Мэттью, я не убивал твоего сына, и я не изгонял его из тела. Я хочу, чтобы ты поверил в это".
"Я думаю, именно это ты и сделал. Надеюсь, ты простишь мою подозрительность".
"Ноя Уилсона больше нет, Мэттью. Я искренне огорчен, но это правда".
"Ты говоришь, что он умер - но я вижу его тело перед собой и слышу его голос". - слова Мэттью были разумны, но ситуация была слишком напряженной, чтобы говорить беспристрастно.
"Только тело. Память осталась. Но душа твоего сына ушла. Он был сбит автомобилем насмерть пять дней тому назад, когда он перебегал улицу недалеко от университета. Его мозг был поврежден".
"Я не верю тебе! Должно быть, это какая-то хитрость..."
"Если хочешь, можешь прочитать заявление в полиции. Его разум был поврежден, его душа ослабела, и я ощутил это. Я взял это тело себе, а он ушел, следуя пути, который ожидает всех людей. У меня есть его память и его знания, но тот Ной, которого ты знал - его искра души - исчез навсегда".
"Ты лжешь!"
Гавиэль вздохнул.
"Что мне даст эта ложь?"
"Ты боишься, что я изгоню тебя".
"Я думаю, что мы уже установили, что твоя вера не годится для этой задачи", - ответил демон.
"Быть может, я слаб. Но я - священник Господа!"
"Со степенью, полученной в семинарии и повышенной в Rolling Stone".
"У меня докторская степень по теологии!"
"У тебя почетная докторская степень, которую ты приобрел в колледже, то есть, подобно твоей альма-матер, нацеленная на общий рынок религиозных школ. Я могу добавить, что докторская степень, которую ты получил, совпадает с годом, когда ты пожертвовал $25,000 в университетские фонды," - Гавиэль покачал головой. - "Ты даже не читал "Библию"!"
"Я читаю "Библию" каждый день!"
"Ты читаешь перевод "Библии" каждый день, но ты знаешь ее в латыни, кроме "quid pro quo"? Греческий вариант? Еврейский?" - Гавиэль явно наслаждался замешательством человека.
"Вера более важна. Вера более важна, чем докторская степень, чем знание, чем исполнение".
"Да, в этом я согласен с тобой. Именно поэтому я пришел к тебе".
"Ты чего-то от меня хочешь".
"Прощение Бога воистину безгранично?"
Вопрос застал преподобного врасплох.
"Ну да. Конечно".
"Прощение всех грехов, независимо от того, насколько они велики?"
"Если покаяние искреннее".
"Как насчет падшего ангела, преподобный? Бог бы смог простить даже одного из них? Того, что сознательно нарушил его приказы? Того, кто сознательно исказил все, созданное Богом, того, кто стал предметом поклонения людей?"
Здесь Мэттью нахмурился.
"Я не знаю. Может ли такой искренне раскаяться?"
Гавиэль остановился и улыбнулся снова.
"Странный вопрос, не правда ли?"
"Чего ты хочешь? Вернуться к Богу?"
"Если это возможно. Ты веришь в одного человека, который спас род человеческий. Я верю, что заступничество человека может помочь мне. Ты поможешь мне?"
Мэттью прищурился.
"Я должен попытаться. Если бы я поверил, что ты говорил искренне".
Гавиэль развел руками.
"Я уже продемонстрировал тебе милосердие и терпение. Как еще я могу доказать тебе это?"
Мэттью наклонился вперед, сверкая глазами.
"Освободи моего сына".
"Мэттью, я даю тебе слово, что не пленил его".
"Чего стоит слово признавшегося мятежника и падшего?"
"Того же, чего стоит совет высокомерного ханжи и прелюбодея. Я знаю правду: ты думал, что ты свят, что ты достоин посещения ангела? Ты - телеевангелист, это слово является синонимом "мошенника" и "лицемера" среди грамотных граждан Америки. Я думаю, что ты никогда не крал из тарелки для сборов, но только потому, что те принципы, которыми ты руководствуешься при подсчете финансов, допускают покупку автомобилей и драгоценностей. Правда, будучи "непорочным священником", ты все изучил, за исключением  татуировки "любви" и "ненависти" на собственных пальцах!"
"Если я настолько низок, что же я могу сделать для тебя? Если я настолько слаб в вере, почему ты пришел ко мне требовать помощи?"
Гавиэль пожал плечами.
"Я задам тебе еще один вопрос, преподобный. Ты хочешь сидеть здесь и торговаться всю ночь, или тебе в особенности интересно, почему я выбрал именно тебя?"
"Я уверен, что ты все равно скажешь мне это".
"Я выбрал именно тебя, потому что ты высокомерен. Ты гордый идеалист. Ты думаешь, что все, что ты делаешь - правильно, поскольку ты делаешь это. У тебя есть уверенность, которая может сдвинуть горы, и эта уверенность - то, что мне нужно. Уверенность, благодаря которой ты думаешь: "Быть может, я смогу помочь падшему ангелу"".
Гавиэль откинулся в кресле и задумался.
"Пастор, тут есть два варианта. Или я удерживаю душу твоего сына в плену, или же нет, согласен? Если я пленил его душу - или же нет - но я не в состоянии убедить тебя в обратном, то это в твоих лучших интересах - позволить мне раскрыться, получить возможность освободить его. Теперь, пожалуйста, рассмотрим возможность, что я говорю тебе правду. Быть может, Мэттью и в самом деле запутался, а я правда хочу покаяться? Я не заставляю тебя становиться на мою сторону, ты вполне можешь оставаться на стороне Бога."
          Мэттью тяжело вздохнул.
"Мне все еще кажется, что ты пытаешься меня обхитрить", - сказал он. - "Но ты прав, я попался. Я не могу себе позволить просто оставить тебя".
"Я ценю это", - Гавиэль, казалось, расслабился. - "Итак. Что мы будем делать?"
"Полагаю, мы могли бы использовать страницу из "Католиков", если ты хочешь раскаяться в своих грехах".
"А если в процессе покаяния выявится какая-нибудь слабость, которой ты сможешь воспользоваться?.."
Мэттью простер руки. "Ты не веришь мне, я не верю тебе. Но если мы собираемся выполнить задуманное, то мы должны довериться друг другу на некоторое время".
"Я понимаю".
Машинально Мэттью произнес то, что говорил каждому грешнику, приходящему к нему за покаянием. "Почему бы нам не начать с самого начала?"
"Прекрасно", - Гавиэль улыбнулся. - "В начале..."

Неизменный творец
Ной сделал паузу, заметив, что Мэттью в замешательстве.
"Что есть материя? Если забыть о классиках?"
"Ты хочешь сказать, что ты присутствовал при рождении космоса?"
"А как ты думаешь, откуда произошли демоны? Мы были в самом  начале, потому что мы и были началом".
"Извини?"
"Мы были первыми творениями Бога, нашим предназначением было  продолжать строить вселенную".
Мэттью фыркнул.
"Ты действительно думаешь, что многое вокруг меня создано именно  так, не правда ли? Ты действительно думаешь, что вы можете быть творцами всего?"
"Позволь отклонить первый вопрос, ты ведь согласен, что он неуместен? И, когда я искушал тебя, как быстро ты принял меня за своего, и что за фразу ты произнес? - "Господь и Бог". Я отвечу на твой вопрос более серьезно. Но ты должен пообещать слушать дальше и  держать разум открытым".
"Я попытаюсь", - произнес Мэттью.
"Вот одежда: мы касаемся ее она касается нас, верно? Контакт взаимодействующих предметов – или соприкосновение, если тебе хочется. Что именно превращает в совершенство? Если что-то изменяется, оно перестает быть совершенством. Если же это перестает быть неполным, оно становится совершенным, исключая недостатки", - он приподнял бровь. - "Непохоже на ту льстивую теорию, не правда ли? Вселенная, как слово, произнесенное Всемогущим".
"Мне кажется, ты намеренно принижаешь Бога передо мной", - произнес Мэттью.
"Мэттью, пожалуйста, поверь мне, - когда я говорю, что Бог не может исторгнуть дерьмо, я не принижаю Ее".
"Ее? Теперь Бог - женщина?"
"Несомненно. Она неплохо выглядела прежде, но за прошлую четверть миллиона лет набрала большой вес".
Мэттью фыркнул. "Даже твое кощунство выглядит слабо и бледно!"
"Кощунство говорить, что Бог - женщина с жирной задницей, а когда говорят, что Она - человек с длинной белоснежной бородой и в  сандалиях, это более почтительно? Бог есть Бог - всемогущий, безграничный, бессмертный и неизвестный. Богу не нужно ваше  почтение. Все эти сказки о Всемогущем не ранят Бога, это ранит вас, разъедает ваш мир. Словно вы плюете в небо. Небо недостижимо, и, скорее всего, ваш плевок упадет прямо вам в лицо".
"На одном дыхании ты осуждаешь кощунство, но тридцать секунд назад ты утверждал, что создал вселенную. Если ты пытаешься внести смущение в мою душу, тебе следует быть более последовательным".
"Благодарю за заключение, шеф". - Демон глубоко вздохнул. - "Пожалуйста, я буду звать Бога "Он", если тебе так легче. Просто позволь мне продолжить".
"Не я первый коснулся проблемы веса Бога".

Создание Домов
"В начале было две бесконечности - бесконечное отсутствие чего-либо, звавшееся Пустотой, и бесконечное существование, звавшееся Всемогущим. Все были частью друг друга, но они были вечно раздельно. Чтобы определить границу между ними, Творец создал Ангелов дома Рассвета. Я был одним из них. Нашей миссией было воплотить желание Творца помогая ему во время Творения, создавая баланс между тем и этим. Поскольку, как ты знаешь, Господь в своей бесконечности был всем - то, что не было Богом, было ничем. Итак, требовалось создать промежуточный слой: космос.
Мы должны были отделить образ первоначальных вещей и создать конкретные вещи. Нашей задачей было извлекать из Его воли конкретные формы.
Бог же был первоисточником мира, как 'fiat lux' в одних источниках и Большой Взрыв в других.
В этот первый день безграничных возможностей мы создали многое. Престол Лунного Света, Огненный Господство, семь цветов радуги... Здесь обитали и меньшие творения, подобные Архангелу Виридиану, Могущественному Отражению... даже я. В этот день буквально все было возможно. И наша работа должна была использовать эту возможность, вырезая и сплетая весь мир.
Дом Рассвета, конечно же, был не единственным. Самый первый, самый важный, ближайший к Изначальному Плану... и поэтому наиболее сильно влияющий на других. Помнишь, что я говорил о соприкосновении? Мы были первыми, преодолевшими барьер между замыслом и творением. Его воля приходила к нам, и мы приносили ее ангелам других домов. Другие дома занимались фактически выполнением Его воли.
Вторым Домом был Дом Воздуха, ангелы ветров и перемещений. По Изначальному Плану они должны были оживлять элементы вселенной. Твое тело состоит из разных частей - твое сердце, твои легкие, каждая часть твоего тела по отдельности мертва и ничего не стоит. Только когда они объединены, они могут жить. Второй Дом занимался этой задачей. Чтобы целое стало большим, чем собранием частей, ангелы Дома Воздуха должны были доставлять дыхание жизни от Творца до Созданного. Каждое дерево, каждая травинка, каждый муравей, каждая птица и каждое животное получили жизнь благодаря дыханию Ангелов Воздуха. Они не только дарили жизнь, но и защищали ее.
Связь между Защитником и созданием, которое получило от него дыхание жизни - прочная и глубокая связь, связь между матерью и ребенком не может быть сильней. Ангелы Второго Дома могли ощутить любую опасность, грозящую подопечным, и перенестись из любого конца Творения, чтобы защитить их. В начале я тесно работал с многими из них... Могущество Безграничной Жизни, Господство Лазурного Купола - я был знаком даже с серафимом этого предела. Во многом они были самыми самоотверженными среди нас. Их известность и могущество не требовали личной славы, но если бы не слава, они бы были другими. Они сами были невидимы, как ветер, но мы знали, когда они были близко. Мы чувствовали их присутствие повсюду, ускоряющийся импульс расширения и улучшения. Их величие в том, что они создавали больше.
Третьим Домом был Дом Земли, создающий те вещи, которые можно потрогать, а не просто ощутить разумом. Тогда как первые Дома имели дело с эфемерным, они были ремесленниками Третьего Дома, которые превращали энергию в материал, охлаждали магму в камень, давали форму жизни. Все, что ты чувствуешь и к чему прикасаешься - их работа. Где мы скользили на лучах света, а Защитники пролетали на дыхании ветра, Ремесленники проникали в землю и жили в ее пределах. Золотой Господство, могущество и непостоянство песка, серафим Горных Пиков - в каждом случае у них была своя задача.
Людям может показаться, что Ангелы дома Земли выполняли больше работы. В конце концов, они создали более заметные части мира - то, чего можно коснуться и что можно изучить. Я редко встречался с представителями Дома Земли, с некоторыми я сталкивался во время Войны... Но я забегаю вперед.
Четвертым Домом был Дом Судьбы, ангелы его ведали всем, что творится в космическом пространстве, и исправляли ошибки, подводя Творение под фундамент Времени. Из всех Домов только они и Пятый могли бы конкурировать с нами по красоте. Я помню их великолепие, как они спускались с Небес в вихре звездных плащей.
Я танцевал с ангелом Полярной Звезды, и мне лестно думать, что я видел радость в ее темных глазах. Я слышал песнь Плеяд, услышал предречения Прошлого и Будущего, и был принят множеством херувимов. Ангелы Времени были достойным и благородным Домом, правящие из стеклянных замков на Луне и перемещающиеся в великолепии звездных сфер. В войне они особенно пострадали, ведь Земля не была их домом, и все их намерения и предусмотрительность были направлены на выживание... Но в первые дни они были великолепны.
Им равными по красоте были Ангелы Глубин. Необыкновенные, лиричные, текучие и свободные, они должны были управлять вечными изменениями, и вечно изменяться. Их домом было море, они заведовали приливами и отливами, и следили за прочими циклами. Когда они пришли к людям, Океаниты были покровителями искусства и красоты.
Ангелов Дома Глубин легче всего представить себе как океан, который всегда на одном месте, но постоянно меняется. Физическая материя воды была создана Ремесленниками, но оживлялась и управлялась Океанитами благодаря их способности видеть и создавать образы.
Они - образ, не материя, подобно тому, как мои слова - не мой язык или воздух, они возникают в твоих ушах, и ты их слышишь. Океаниты были похожи на пульсацию в воде - постоянно перемещающиеся, они редко находились на одном месте. Они были в воде, они были частью воды, но не водой. Все переливы управлялись Ангелами Глубин. Они становились покровителями красоты и культуры - потому что скульптура, песня или рассказ пытаются передать свой опыт через некий образ в другую душу.
Следующий Дом был тесно связан с природой. Ангелы Дикого Дома управляли инстинктами и естественной природой мира. Ты видишь, как обогащают мир Дома? Сначала было чистое желание. Потом разделение, индивидуальность. Далее - постоянство. После этого - изменение. Этот Дом постепенно создал цикл роста насекомых, баланс между хищниками и травоядными, время миграции лососей.
Хоть Дикий Дом и занимался малыми вещами, я должен сказать, что их работа была не менее важна, чем более сложная. Тогда возникло что-то, что теперь называется экологической системой - не точное индивидуальное создание прототипов, но взаимодействие ее населения с флорой и другой фауной привели к более высокому уровню сложности вселенной. Представь себе, что экосистема, которую ты знаешь, теперь, может быть, намного сложнее, чем в Раю. Но я снова забегаю вперед.
Ангелы Дикого Дома - от Серафима Цикла вплоть до низших ангелов восстановления - были практичным, прагматичным Домом. Я думаю, это требовалось, чтобы изменять и организовывать всех животных на Земле. Но я не встречался с ними до смутного времени. Они были слишком близки к Земле и далеки от Создателя, тогда как мы были напротив, близки к нему. Во время восстания большинство из них были свирепыми нашими воинами. Только Ремесленники были столь же близки к земной поверхности. И никто кроме них не был более искусен в войнах и спорах.
Последний созданный Дом был Домом Второго Мира. Ведомые Тихим Серафимом, их число всегда было неизвестно, и их пути чаще всего были невидимы. Могущество Теней, Престол Отдохновения... мрачный Дом, торжественный и мудрый во время войны. У меня не было дел с ними до Падения, поскольку я был Ангелом Начала, а они - Ангелами Смерти. Но стоило нам восстать, они последовали за нами... они всегда казались печальными.
Это были Семь Домов Ангелов.
Вместе мы создали космос и поддерживали его. И вместе мы создали последнюю часть мира. По приказу Создателя мы воплотили жизнь, использовав часть его сущности, содержащейся в творениях, которые должны расти, и управлять вселенной вместе с Ним.
Пойми, когда говорят, что человек "был создан по образу Бога", это не относится к тому, что у него "две ноги, один нос, ребра в грудной клетке". Не ваша форма по образу Бога - ваша душа. Вы несете в пределах своего тела то, из чего Бог создал весь мир. Мы, могущественные Элохимы, не имеем этой истины, пылающей огнем. Вы - его истинные дети, и ваша природа протекает через вашу кровь, мерцает в ваших чувствах и воспевается в ваших мыслях.
Дом Рассвета доставил Его искру, Ремесленники создали жилье для нее, и Защитники сплели части в целое. От Океанитов вам досталась возможность хранить информацию в книгах и рассказах, и ваши способности передавать свои знания детям. От Ангелов Судьбы вы получили понятие времени, способность помнить и потенциал для планирования и предположений. Ангелы Дикого Дома дали вам инстинкты и чувства, чтобы привязать вас к физическому миру. Последний дар был дан Домом Второго Мира: возможность человечества совершенствоваться, вашей способности изменять и, если требуется, восстанавливать разрушенное.
Человек был самым высшим, самым прекрасным и последним нашим творением. Мы создавали вас, используя все наше знание и все способности нашего духа. Сам Творец восхитился вами, но нам было отдано два приказа, прежде чем Защитники вдохнули в вас жизнь.
Во-первых, Он приказал, чтобы мы любили вас, и что наша любовь к вам должна быть равна нашей любви к Создателю.
Этот приказ вызвал много вопросов, мы не сопротивлялись этому, но удивлялись, зачем это нужно. Создавая вас, вложив в ас столько сил, мы уже любили вас столь же сильно, как родитель любит свое дитя. Следовательно, этот приказ выполнить было легко. Выполнять второе указание было намного сложнее.
Несмотря на нашу любовь, мы не должны были показываться вам на глаза. Чтобы никто из вас не мог увидеть, услышать или почувствовать одного из нас. Никаких контактов. Никаких сообщений. Никаких голосов, жестов или иных намеков. Человечество, окруженное со всех сторон любовью и защитой безграничной мощности, должно знать только себя.
Ты представляешь это? Тебе не смешно? Вы, для которых был создан мир, вы, которым служило множество ангелов, вы должны были думать, что вы одиноки в этой вселенной."
Поскольку его гость остановился, Мэттью спросил:
"Скажите, есть ли все эти ангелы здесь прямо сейчас?"
"Нет, Мэттью," - его гость покачал головой и вздохнул. - "Эти времена прошли".
"Прошли?"
"Или же это скрыто от моего знания. Но я думаю, что это просто... прошло".
Они замолчали на некоторое время. Затем Мэттью сказал:
"Если ты не возражаешь, я собираюсь сделать кофе. Тебе делать?"

Рай
Пока Мэттью варил кофе, Ной сходил в ванную. Когда они вернулись на свои места, Мэттью нахмурился и спросил:
"На что был похож Рай?"
Ной сложил руки и нахмурился.
"Ты недостаточно знаешь, чтобы понять это", - произнес он наконец. - "Я не говорю это, чтобы тебя оскорбить. Мир был совершенно иным тогда. Он был... Более разнообразным. Богаче. У него были слои, которые сейчас отсутствуют".
"Слои?"
"Да... Посмотри на кофе, который мы пьем. Это только кофе, правда? Это не что-либо еще?"
"Я не понимаю".
"В неизвращенном мире это кофе могло одновременно существовать как песня или эстетическая идея, или даже чувствующее создание. Другие вещи на других слоях одинаково реальны и аналогичны, но каждая отдельна - даже если ты воспринимаешь их одновременно".
Увидев выражение Мэттью, он остановился.
"Я приведу более ощутимый пример. Первые люди: были ли они Адамом и Евой, женщиной и мужчиной, или же они произошли благодаря развитию обезьян?"
"Они произошли от женщины и мужчины, как говорится в "Библии"".
"Правильно. Но они также были множеством обезьян. Вселенная была создана за семь дней на одном уровне, но то же время насчитывало миллиарды лет на другом уровне. Или же если рассматривать Ангелов Воздуха, когда они переносили щедрое дыхание жизни Создателя на научном уровне - они были процессом, солнечной энергией, расщепляющей углеродные молекулы и изменяющей их форму, пока они не станут органическими молекулами, затем простейшими животными, затем многоклеточными - и так далее, вплоть до собак, кошек и людей. Но в то же время они склонялись над вновь созданными существами и вдыхали в их рты жизнь."
"Ты имеешь в виду метафору?"
Гавиэль засмеялся.
"Еще нет. Эти вещи и в самом деле были одновременно истинны в молодой вселенной. Это ничего тебе не скажет, потому что ты привык существовать в этом единственном мире. Но как только вы сталкиваетесь с идеей множественности мира, это вызывает сложности, вы, люди, любите объяснять это верой и чудесами".
"У меня нет никаких проблем с верой".
"Никаких? Хорошо. Может ли всемогущий создать валун настолько большой, что не сможет его поднять?"
Мэттью раздраженно махнул рукой.
"Снова начинается... Ты пытаешься снова поколебать мою веру?"
"Я не пытаюсь поколебать веру, просто демонстрирую пример. Если Бог может создать валун настолько большой, что не сможет его поднять, тогда Его могущество не бесконечно: его недостаточно, чтобы поднять валун. Но если Он не может создать валун достаточно большим, чтобы не смочь поднять его, Его могущество все еще не бесконечно: его недостаточно, чтобы создать валун. Это - нерешаемая проблема в единственном мире. Но множественный мир решает этот парадокс. Рай был слоями разнообразной и взаимосвязанной действительности, которые проникали друг в друга, показывая их с другой точки или новую радость и опыт. Или же еще что-нибудь". - он вздохнул.
"Следовательно, эти слои действительности были все еще недостаточно хороши?"
"Рай был чище и богаче, и превосходящий эту действительность во всем. По сравнению с Раем этот мир - Ад. Хотя, если сравнивать с Адом, то этот мир - настоящий Рай."
"Ад не имеет слоев?"
Гавиэль кивнул.
"Ад - это совсем ничего. Это пустота, испорченная нашим знанием этого, и это наша возможность чувствовать пренебрежение Создателя".
Бессознательно Ной обхватил себя руками, словно вдруг замерз. Жест этот показался Мэттью странным.
"Ад - искажение любви, преподобный. Нет огня и нет котлов, нет вил и чертей. Спустя сотни лет каждый бы смог привыкнуть к простому чувству. Но постоянное осознание мучения никогда не исчезает со временем. Спустя десять минут ты думаешь, что ты пробыл там десять тысяч лет. Ты там, ты одинок, но не ищешь компании, и это осознание, что ты отвергнут и изгнан. Ты погружаешься в Его ненависть и чувствуешь, что все в тебе переворачивается, чтобы ненавидеть также, и этому нет конца. Твоя память о прежней любви уходит все дальше и дальше".
Ноево красивое лицо все еще выглядело ужасно.
"Мы поговорим о том, как нас изгнали из мира... Но в действительности мы сами отдалились. Отвергнутые, заброшенные и презренные". - Его ноздри раздулись, и его глаза яростно сверкнули. Затем он приподнял брови, сел прямо и улыбнулся Мэттью. - "Но мы обсуждали Эдем, а не Бездну".

Запретный плод
"Если Рай был столь прекрасен, почему люди пошли против него? Почему вы подтолкнули их к этому?"
"Потому что человечество было слепо, преподобный. "Библия" предпочитает называть их невинными,  но фактом было то, что они не ведали ничего о себе и о мире вокруг себя. Изначальный План давал им все, что нужно... кроме возможности оценить себя самих".
Мэттью склонил голову.
"Я сейчас подозреваю, что ты неискренен со мной".
Ной стукнул кулаком по столу.
"Если ты хочешь обвинить меня в чем-то, почему ты просто не скажешь мне это? Ты думаешь, что мне нравиться рассказывать историю моей величайшей трагедии кому-то, кто думает, что я похитил тело его сына? Ты думаешь, я испытываю удовольствие от рассказа, когда я наблюдаю за смертью друзей; когда я вижу, что человечество, которое любил, страдает; когда я вижу, что мир заболевает и распадается?"
Мэттью встретил его пристальный взгляд, и это было похоже на столкновение стали и камня.
"Мне трудно поверить, что люди, созданные Богом - или, если ты настаиваешь, ангелами, - имели этот ужасный недостаток. Я не верю, что люди были несчастны в Эдеме - если ты и твои "Элохимы" не сделали их несчастными".
"Ты думаешь, Адам и Ева были счастливы?" - Гавиэль пожал плечами. - "Быть может, собака счастлива, когда она виляет хвостом, или свинья счастлива, когда она валяется в грязи . Они могли испытывать физическое удовольствие, но знали менее, чем некий упрямый священник, которому я могу что-то объяснить - они ничего не понимали. Прекрасный закат ничего для них не значил, кроме того, что скоро наступит ночь. Они даже не видели красоты друг друга - а они обладали высшей человеческой красотой, Мэттью, - даже ее они не замечали. Удовольствия кроме полного желудка и теплой норы для сна были вне их понимания".
"Так что они были невинны, словно дети".
"Скорее - невинны, словно голуби. Невинны, словно крыса, которая копается в твоем мусоре. Только у этих голубей был потенциал, чтобы стать поэтами, учеными, скульпторами и музыкантами. Мы попытались показать им это, попытались их учить, не нарушая запрета. Но у нас мало что получалось. Мы раскрыли перед ними землю, так, что обнажилась золотая жила с алмазными вкраплениями, но первые люди только почесали в голове и прошли мимо. И ты думаешь, мы сделали их несчастными? Дух ветра - я знал его, имя его должно звучать у вас как "Рафаэль", подумал, что их может пробудить мелодия. Он, поколебавшись, поделился своими планами с ангелами других Домов, потому что, как я уже говорил, каждый следил за своим слоем. Херувим из дома Судьбы сообщил ему, когда именно люди пройдут через ущелье, в которой постоянно дули ветры. Ангелы Земли создали трещины на стенах ущелья таким образом, чтобы ветер разносил эхо, подобное звукам арфы. Деревья были так передвинуты, чтобы скрип ветвей вливался в общую мелодию, туда были привлечены птицы, чтобы добавить высокие ноты, даже русло реки было изваяно заново, чтобы плеск волн дополнял звучавшую мелодию... Рафаэль трудился целую вечность, чтобы создать десять минут музыки, любовно созданной из естественного созвучия природы. Ты знаешь, что произошло?"
"Что?"
"Адам поймал и съел одну из птиц, тогда как Ева стала лазить по деревьям, разыскивая плоды. И это была вся их реакция".
"Хм-м. Это интересный рассказ. Но если люди были столь невежественны, почему он беспокоился о них?"
"Разве не очевидно? Он сделал это, потому что он любил их. Он сделал все именно так, потому что не мог показаться им и сыграть для них. Помни, они не должны были знать, что их защищают. Они не должны были знать, что за ними наблюдают. Они не должны были знать, что благословение, полученное ими, было предусмотренным даром, а не... произвольными событиями. Мы перемещались, невидимые для них, и они бродили по миру, понимая лишь малую толику того, что видели. Итак, они не были несчастны. Но мы видели, что они были неполноценными".
"И тогда вы решили "завершить" нас?"
"А что бы сделал ты? Ты любил своего сына - независимо от того, как сильно на него сердился, - он никогда не сомневался в твоей любви к нему. Что бы ты сделал, если бы мать не захотела отдавать его в школу, говоря: "О, он счастлив, как дитя, зачем же ему позволять развиваться?""
"Это едва ли одно и то же".
"Это то же самое! Почему же Добрейший Творец допустил такое? Мы задали ему этот вопрос, поверь мне. Один из Серафимов пошел спросить Его. Его ответ мало что говорил. "Если бы вы знали то, что знаю Я, и видели бы то, что Я вижу, вы бы поняли". Некоторые особо смелые ангелы стали спорить с Ним. Мы никогда больше не видели и не слышали их снова, а, поверь мне, в те дни мы знали, как кто из нас выглядит. Возможно, Бог уничтожил их за высокомерие".
"Ты не можешь считать Бога настолько злым," - сказал Мэттью, посмотрев ему прямо в глаза. - "А если и считаешь, я не поверю в это".
"О, спустя тысячи лет ты нашел лучшее объяснение?"
Мэттью пожал плечами.
"Быть может, Его мотивы были настоль сложны, что только Он мог бы понять это. Возможно, всякий, кто хотел понять, должен был для этого стать равен Ему".
Гавиэль пожал плечами.
"Апофеоз? Уничтожение? Подобно мертвым душам, они оба одинаково выглядят для внешнего наблюдателя".
"Что и было нашей дилеммой, преподобный. Мы могли видеть удивительный мир во всем его великолепии. Мы знали, что люди были верхушкой этого мира - высшей ступенью, главным драгоценным камнем в короне, и именно потому удивлялись. Вы были истинными детьми Отца, даже в большей степени, чем мы, чтобы быть как Он и делать как Он делал. Вы были солнцем, вокруг которого крутился весь мир. Но пока вы были недостаточны - недостаточны с умыслом, кажется, и обречены оставаться с этим недостатком навсегда".
Мэттью некоторое время просидел молча. Он глотнул кофе, чтобы хоть как-то привести в порядок мысли.
"Что было недостатком людей? То есть, мы ведь пока что не согрешили, не правда ли?"
"Грех был невозможен для людей этого времени, ведь вы не называете аморальными действия стрекозы или медведя коалы. Вы были впереди всех животных, но вы были все лишь животными.
Все мы знали от Господа, что вы обретете величие - что весь мир был создан для вас, но пока что вы не могли осознать свой потенциал. Вы не могли познать истину, как бы мы ни пытались помочь вам", - он нахмурился и продолжил. - "Мы пытались снова и снова, но вы просто не понимали. Но из-за запрета мы не могли просто выйти и дать вам знание.
Что мы могли сделать? Мы видели, что вы страдаете от незнания - даже в столь простом состоянии вы воспринимали разочарование своего Создателя, который каждый день ждал прогресса, что все не приходил. Каждый день ваши страдания отражались в нас, становясь все острее и тяжелее, в ожидании дня, когда осознание, наконец, придет в вашу голову".

Большой спор
"На самом деле зачинщиком восстания был мудрый ангел, которого мы звали Аримал. Ангел Судьбы, он и его Дом заинтересовались тем эффектом, которое произвело появление людей в космосе. Без людей Рай был прекрасным местом, но в конце концов ему грозил застой. Люди привносили элемент хаоса и неопределенности в мир, который в противном случае был бы так же предсказуем, как разрушение атомов. Ангелы времени наблюдали за этим с величайшим интересом, пытаясь понять более глубокие, богатые образы, которые люди вплетали в гобелен мира.
Именно Аримал - не столь светлый - первым заметил узлы грядущих  разрушений и беспорядка. Это было в далеком будущем, но каждый день делал эти нити прочнее и темнее. Неоспоримо, люди играли свою роль в создании этих узлов на ткацком станке времени.
Обеспокоенный и испуганный, Аримал сказал другим, что он видел, но они сказали ему, чтобы он успокоился и не пугался. Когда он показал им это, они просто сказали, что увиденное было аномалией, необходимым потенциалом зла, чтобы уравновесить его с добром. Они сказали, что Создатель никогда не позволит Своим созданиям погибнуть на этих предательских отмелях. Они забыли о Его предупреждении и отправились заниматься своими делами.
Аримал же не мог так легко забыть все. Не понятый своим собственным Домом, он стал искать помощи у друзей и помощников. Они пришли в его лунное убежище спокойные, но его обеспокоенный вид вызвал у них подозрения. Зайдя в затемненную комнату, он рассказал им о виденном и, кроме т